Когда бы Агнесса ни появлялась в городе, ее узнавали, люди кланялись ей с той долей учтивости или подобострастия, которая соответствовала скорее характеру отношения ее мужа с мужьями других женщин, чем их мнению лично о ней. И так было все годы, пока она жила в Шведской Гавани. Люди настолько привыкли смотреть на нее как на жену Джорджа Локвуда, что в обоих городах нельзя было найти и дюжины женщин (не говоря уж о мужчинах), которые звали бы ее по имени. У нее был большой дом, много прислуги и пара великолепных лошадей для выезда и была котиковая шуба с шапкой и муфтой из того же меха, так что, когда она входила в какой-нибудь магазин, другие покупатели расступались, давая ей дорогу.

Но когда она умерла, то оказалось, что сказать о ней людям нечего, и на похоронах ничего почти сказано и не было. Даже ее дочь Эрнестина была настолько подавлена отсутствием траурного настроения на похоронах, что ее собственная скорбь показалась ей напускной, и она не проронила ни слезинки. Выражение горя, которое видели на ее лице участники похорон, в действительности было вызвано тревогой за брата, не ответившего на ее телеграмму по поводу смерти матери. Когда траурные формальности закончились и последние посетители торопливо разошлись, Эрнестина сказала отцу:

— Боюсь я за Бинга. Не могу понять, почему он молчит.

— Это последняя капля, — сказал Джордж. — Чаша моего терпения переполнилась.

Она заметила, что у отца тоже есть заменитель скорби, и это помогло ей чуточку лучше понять его, как и самое себя.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Первым побуждением Джорджа Локвуда было отказаться — разумеется, вежливо — от встречи с молодым человеком из школы св.Варфоломея. Это можно было сделать аргументирование, пристойно, разумно. Он мог бы сказать, что лишь недавно закончил строительство нового дома и еще не обосновался в нем; мог сослаться на финансовые затруднения, вызванные участием в новом предприятии (не говоря, что это за предприятие, поскольку «кондитерское дело» звучит не очень солидно), или еще на что-нибудь. Джордж был совершенно уверен, что названный молодой человек хочет приехать единственно для того, чтобы попросить крупную сумму для его бывшей школы. Аналогичное письмо получил и Пенроуз Локвуд. Оно было подписано так: «Престон Хиббард, школа св.Варфоломея, 1917, Гарвард, 1921, М.Н.У. [28] , Гарвард, 1923». В справочнике школы Хиббард значился как исполняющий обязанности казначея. Он учился в одном классе с Бингом Локвудом, но Джордж ни разу не слышал, чтобы его сын упоминал эту фамилию. В справочнике числилось одиннадцать Хиббардов, учившихся в школе в разные годы, и все они были родом из восточной части Массачусетса.

— Ты не получал письма от некоего Хиббарда из школы святого Варфоломея? — спросил Джордж брата.

— Да, он хочет приехать ко мне, — ответил Пенроуз. — Догадываешься, чего ему надо?

— Наверно, денег.

— Именно денег, и немалых. Мэррей Дикинсон сказал, что они поручили этому парню сначала объехать страну и провести разведку. Выяснить, на что можно рассчитывать, перед тем как объявлять о начале кампании.

— Неудачное он выбрал время, — сказал Джордж. — Все мои наличные деньги ушли в кондитерское дело.

— Но принять его все же надо. Он намерен побывать у всех бывших учеников. Этого парня я не знаю, но его отец учился в одно время со мной. Джон Хиббард. Бостонский банкир. Если бы Хиббарды захотели, то могли бы выписать чек на всю требуемую сумму сами. Они богаты с незапамятных времен. Клуб «Сомерсет», «Портовые крысы». Стопроцентные аристократы. Повидайся с ним — и дело с концом, от этих людей так просто не отмахнешься.

— Сколько ты решил им дать? — спросил Джордж.

— Ты ведь знаешь, как такие дела делают. Сначала мы прощупаем друг друга, потом я постепенно выясню, на какую сумму они рассчитывают, сокращу ее вдвое, и наконец мы на чем-то сойдемся. Я встречаюсь с ним во вторник на той неделе — пригласил его позавтракать.

— В таком случае и мне нет смысла тянуть, — сказал Джордж.

— Да, тянуть бесполезно. В том, что касается денег, мы, Локвуды, — сосунки по сравнению с семьей Хиббардов.

— А зачем школе святого Варфоломея деньги?

— Ну, кто-нибудь пожертвовал школе Гротона порядочную сумму, и наши попечители решили воспользоваться прецедентом. Ради престижа. Знай, мол, наших.

Молодой Престон Хиббард приехал в Шведскую Гавань в черном двухместном «додже» с блестящими колесами. Если бы не массачусетский номер, то эту машину никто не отличил бы от шести докторских лимузинов, что в любое время можно было увидеть у подъездов больниц. Джордж спустился в вестибюль как раз тогда, когда служанка в форменном платье, увидев чужого человека в очень старой коричневой шляпе и с войлочным мешком в руке, собиралась его выпроводить.

— Вы очень пунктуальны, — сказал Джордж. — Только что пробило половину первого. Входите. Не хотите ли освежиться? Что предложить вам выпить?

— Виски с водой или коктейль, если можно. Кстати, вы — четвертый Локвуд, с которым я имею удовольствие встретиться за последние пять недель.

— Четвертый? Я знаю, что вы собирались встретиться с моим братом.

— Да, на прошлой неделе мы завтракали с мистером Пенроузом Локвудом. Он пригласил меня в клуб «Уединение». А через день после этого я виделся с Фрэнсисом Локвудом, который, по-моему, к вам не имеет отношения.

— Никакого. Мы даже не знакомы. Он поступил в школу после меня и моего брата. Он живет в Чикаго?

— Лейк-Форест, недалеко от Чикаго, — уточнил Хиббард.

— Кто же был четвертый носитель этой выдающейся фамилии?

— Не кто иной, как мой старый приятель и однокашник, ваш сын Бинг. Будучи в Калифорнии, я ночевал у него и его жены. У них очень уютный дом — или ранчо, как там это называют. Дела у Бинга идут отлично. Не удивлюсь, если он окажется одним из самых преуспевающих в нашем классе.

— Что вы говорите? — удивился Джордж.

— По всем признакам — да. Я разговаривал с пятнадцатью из девятнадцати бывших учеников нашей школы, живущих в Калифорнии, и все они, словно сговорившись, расхваливают его. В Калифорнии его ждет большое будущее.

— Рад слышать, — сказал Джордж.

— Не стану притворяться, я знаю о вашей с ним размолвке, но я полагал, что вам будет приятно узнать о его успехах. Разумеется, я имею в виду финансовые успехи.

— Можно спросить, сколько он вам дал?

— Поскольку эти данные все равно будут обнародованы, то могу сказать: он обещал нам пятьдесят тысяч долларов.

— Пятьдесят тысяч? Впрочем, только обещал, как вы сказали.

— Да, но половину обещанной суммы он дает сразу, а об остальных двадцати пяти тысячах будет объявлено в начале учебного года. У него они безусловно есть — в этом можно не сомневаться. Насколько я знаю, такую же сумму он жертвует Принстону.

— Принстону?

— Да, то ли жертвует, то ли уже пожертвовал.

— У вас уйма новостей, мистер Хиббард. Рассказывайте дальше.

— Рад буду рассказать все, что знаю. Прибыв в Калифорнию, Бинг сразу же начал работать у этого Кинга и, видимо, с самого начала ему понравился. Не боялся пачкать руки, как они говорят. И теперь, выражаясь фигурально, эти руки — все в жидком черном золоте. У Кинга был сын, приятель Бинга, но он погиб в авиационной катастрофе, когда летал на собственном самолете, так что теперь Кинг стал для Бинга прямо отцом родным.

— Ну, это вряд ли, — сказал Джордж.

— Я имею в виду не буквально, но до известной степени это так. Знаете ли вы, что они там ставят буровые вышки прямо в океане? Это — нечто новое. Я сам видел. Просто удивительно: башни в сотне ярдов от берега, и насосы работают. Ловко у них это получается.

— Значит, мой сын нажил себе состояние, не достигнув еще и тридцати лет. Молодец, — сказал Джордж.

— С вашей помощью, насколько я понимаю.

— Нет. Он вкладывал деньги дедушки, моего отца. Скажу вам, что ни дед, ни я не вложили бы в нефтяное дело и цента. Я и теперь не вложу.